Они не консерваторы

Есть множество способов охарактеризовать нынешнее правительство и его сторонников. Но консерваторами они не являются. Ярив Левин, Инон Магаль, семья Мирилашвили, Ханох Мильвицки, Шломо Кари, Яир Нетаниягу, Симха Ротман, конечно же Смотрич и Бен-Гвир — они кто угодно, но только не консерваторы. Даже близко не стоят. В них нет ни умеренности, ни осторожности, у них нет никакого уважения к существующему порядку, они изо всех сил пинают основополагающую идею консерватизма — совместную жизнь с уважением к институтам прошлого и осторожностью по отношению к изменениям. Они не ученики Эдмунда Бёрка, они не слышали призыва Йорама Хазони: «Ты не изгоняешь из нации того, кто думает иначе, чем ты», их совершенно не интересует Роджер Скрутон.

В эти дни я снова и снова возвращаюсь к Скрутону — выдающемуся философу мудрого консерватизма. Несколько лет назад в Израиле вышла его известная книга «Быть консерватором». Девиз книги гласит: «Консерватизм начинается с чувства, знакомого, безусловно, всем взрослым людям: чувства, что хорошие вещи разрушаются легко, но создаются с трудом». По просьбе издательства я написал предисловие к израильскому изданию. Попробуйте прочитать предисловие и спросить себя, есть ли в нём что-либо, что соответствует той компании, которую я упомянул выше. Так начиналось предисловие:

«Что общего между:
Декларацией независимости,
Десятью заповедями,
Пятничным ужином у родителей,
тем, что мы не заводим машину в Йом-Кипур,
десятками тысяч людей, пришедших на похороны одинокого солдата, погибшего в секторе Газы?

Ответ — ничто из этого не закреплено в законах государства. У них нет никакого официального статуса. Никто не заставлял нас уважать то, что они представляют, или принимать в этом участие. И всё же они существуют. Соты мёда, вокруг которых построен улей. Почти нет израильтянина, который бы отрицал тот факт, что это основа системы связей нашей жизни. Это не просто символы и знаки нашей принадлежности, а операционная система этой принадлежности. Если вы традиционалист, даже в умеренной форме, ваш ужин при наступлении субботы, вероятно, начинается с кидуша. Когда семья собирается вокруг горящих свечей, мы подсознательно предполагаем, что кидуш — главное. Это не так. Главное — само собрание. Тот факт, что мы находимся там вместе. Не в силу решения, а в силу воспоминаний и чувств, которые есть у нас друг ко другу. Если кто-то спросит вас, когда и как вы решили есть вместе по пятницам вечером, скорее всего, вы не сможете ответить. Один из важнейших ритуалов самого центрального института вашей жизни — вашей семьи — возник как будто сам собой.

Консерваторы верят, что государства строятся подобным образом. Снова и снова Роджер Скрутон возвращается к знаменитому определению Эдмунда Берка, согласно которому государство — это договор между умершими поколениями, поколениями, живущими сегодня, и поколениями, которые ещё не родились. Консерватизм не застрял в прошлом — прошлое живёт и пульсирует в нём. Он не против изменений, но требует от нас быть осторожными и последовательными и избегать изменений ради самих изменений. Он не пытается диктовать будущее, а стремится сохранить настоящее, необходимое для построения будущего. Наша свобода, закон, хорошие манеры, стремление к миру и безопасности — всё это не просто человеческие состояния, но и ценности, доверенные нам, чтобы мы передали их дальше».

В этой дикой и радикальной группе, управляющей нашей жизнью или кричащей на нас с экрана 14 канала, нет ничего, даже отдалённо связанного с этими определениями консерватизма. Всё с точностью до наоборот. Как старые коммунисты, они кричат нам: «Мы старый мир разрушим! До основания! До основания!» — и действительно его разрушают. Разрушают полицию, разрушают наши отношения с миром, разрушают тонкую ткань отношений с меньшинствами в Израиле, разрушают судебную систему, разрушают государственную службу, разрушают всякое подобие честного управления или общего блага.

И дело не только в том, что они делают, а и в том, как они это делают. Они делают всё это с пренебрежением, грубостью, разбивают основы нашей жизни, даже не утруждаясь подмести с пола острые осколки.

Как все крайние радикалы, они основывают свою революционность на зерне истины. Конечно, в судебной системе есть что исправить. Конечно, в мире есть антисемиты. Конечно, наш страх перед арабами не лишён оснований. Конечно, левые прогрессистыдействительно в последнее время утратили связь с реальностью. Все эти реальные проблемы власть и её приспешники превратили в приступ ярости. Более того — они ведут себя как жертвы. Нам причиняли зло много лет, говорят они, и это оправдывает наше стремление всё разрушить и начать с нуля. Как и всякая популистская риторика, эта позиция вызывает лёгкое сочувствие. В конце концов, если что-то не работает, почему бы просто не избавиться от этого? Другими словами: если что-то несправедливо, то справедливо — стереть это.

Настоящие консерваторы отвечают на это: исправление человеческого общества — не то же самое, что исправление программного обеспечения. Человеческое общество — это живой организм, а не структура, которую можно разобрать и собрать заново. Если вы пытаетесь удалить её внутренние органы, вы вызовете внутреннее кровотечение, а возможно, и смерть. «Управляемость», «еврейское большинство», «исправление исторической несправедливости» — это хорошие аргументы, но исправление не начинается с разрушения. Настоящие консерваторы говорят: у институтов, составляющих нашу жизнь, есть внутренняя логика, выстроенная годами. Мудрость поколений предпочтительнее сиюминутного идеологического видения. Большинству необходимы ограничения не меньше, чем меньшинству. Свобода требует ограничений. Общество, борющееся само с собой, закончится расколом, анархией или тиранией.

Вы можете согласиться с этим или нет, но это и есть консерватизм. Тот, кто называет себя «консерватором», берёт на себя обязательство к осторожности, умеренности, уважению к людям, думающим иначе, чем он. Если он чувствует, что эти люди злоупотребляют его умеренностью, он умеет — благодаря своему консерватизму — не позволить гневу управлять им. Он понимает, что изменение — это долгий и осторожный процесс, иначе оно обречено на провал. Он знает, что мир — это не игра победителей и побеждённых, а место, где победители и побеждённые живут вместе. Разделение реальности на «тех, кто за нас» и «тех, кто против нас» — это прямая угроза самой возможности общей гражданской идентичности. Проще говоря: в борьбе, в которую втянуло нас это правительство, если кто-то победит — проиграют все.

Скрутон, как обычно, сказал это лучше всех: «Наша величайшая потребность — это дом, место, где мы находим защиту и любовь», — напоминал он нам, — «Мы не достигаем этого в одиночку, а вместе с другими».